Да, я звезда, а что мне остаётся?©
"Ты ведь знаешь и сам, что вторая по счету утренняя доза, если ее пить из горлышка, омрачает душу - пусть ненадолго, только до третьей дозы, выпитой из стакана - но, все-таки, омрачает. Тебе ли этого не знать?"
Мое завтра светло. Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера?
Да и зачем тебе ум, если у тебя есть совесть и сверх того еще и вкус? Совесть и вкус - это уж так много, что мозги становятся прямо излишними.
Во всей земле... Во всей земле, от самой Москвы до самых Петушков - нет ничего такого, что было бы для меня слишком многим...
С одной стороны, мне, как Карлу Марксу, нравилась в них слабость, то есть, вот они вынуждены мочиться приседая на корточки, это мне нравилось, это наполняло меня - ну, чем это меня наполняло? Негой, что ли? Ну да, это наполняло меня негой. Но, с другой стороны, они ведь и в Ильича из нагана стреляли! Это снова убивало негу: приседать приседай, но зачем в ильича из нагана стрелять?
Почему? Я, пожалуй, смогу вам это объяснить, если найду для этого какую-нибудь аналогию в мире прекрасного. Допустим, так: если тихий человек выпьет семьсот пятьдесят, он сделается буйным и радостным. А если он добавит еще семьсот? - будет ли он еще буйнее и радостнее? Нет, он опять будет тих. Со стороны покажется даже, что он протрезвел. Но значит ли это, что он протрезвел? Ничуть не бывало: он уже пьян, как свинья, оттого и тих.
Скучно было жить только Николаю Гоголю и царю Соломону.
Например, так: к восемнадцати годам или около того я заметил, что с первой дозы по пятую включительно я мужаю, то есть, мужаю неодолимо, а вот уж начиная с шестой и включительно по девятую - размягчаюсь. Настолько размягчаюсь, что от десятой смежаю глаза, так же неодолимо.
Мое завтра светло. Да. Наше завтра светлее, чем наше вчера и наше сегодня. Но кто поручится, что наше послезавтра не будет хуже нашего позавчера?
Да и зачем тебе ум, если у тебя есть совесть и сверх того еще и вкус? Совесть и вкус - это уж так много, что мозги становятся прямо излишними.
Во всей земле... Во всей земле, от самой Москвы до самых Петушков - нет ничего такого, что было бы для меня слишком многим...
С одной стороны, мне, как Карлу Марксу, нравилась в них слабость, то есть, вот они вынуждены мочиться приседая на корточки, это мне нравилось, это наполняло меня - ну, чем это меня наполняло? Негой, что ли? Ну да, это наполняло меня негой. Но, с другой стороны, они ведь и в Ильича из нагана стреляли! Это снова убивало негу: приседать приседай, но зачем в ильича из нагана стрелять?
Почему? Я, пожалуй, смогу вам это объяснить, если найду для этого какую-нибудь аналогию в мире прекрасного. Допустим, так: если тихий человек выпьет семьсот пятьдесят, он сделается буйным и радостным. А если он добавит еще семьсот? - будет ли он еще буйнее и радостнее? Нет, он опять будет тих. Со стороны покажется даже, что он протрезвел. Но значит ли это, что он протрезвел? Ничуть не бывало: он уже пьян, как свинья, оттого и тих.
Скучно было жить только Николаю Гоголю и царю Соломону.
Например, так: к восемнадцати годам или около того я заметил, что с первой дозы по пятую включительно я мужаю, то есть, мужаю неодолимо, а вот уж начиная с шестой и включительно по девятую - размягчаюсь. Настолько размягчаюсь, что от десятой смежаю глаза, так же неодолимо.